Журнал Елены Санниковой

На презентации дневников Полины Жеребцовой 30 апреля Станислав Божко рассказал о судьбе Дины Гребцовой, спасенной им в первую Чеченскую войну, но погибшей от российского снаряда во вторую.
Привожу эту часть его выступления дословно:
"В январе 1995-го я помогал девочке Дине Гребцовой которая пряталась в убежище в самом центре Грозного рядом с православным храмом, вместе с остатками прихода этого храма, в основном - очень пожилыми женщинами, 70-ти-80-ти лет. Она была ранена, когда выходила из дома. Отец был убит, мать тоже ранена. У девочки были исполосованы осколками ноги, мне удалось ей сделать примитивную перевязку и найти машину, которая согласилась отвезти их в Слепцовск. Кстати, о чеченофобии. Этот чеченец, шофер на простой шестерке, при мне выбросил на обочину вещи из своего дома, которые он хотел перевезти в Слепцовск, и мы посадили маму с этой девочкой на заднее сидение. Мы ехали часов 12, потому что были взорваны мосты, нас вытаскивали тягачами из русла двух речек. Мне удалось доставить ее в больницу. Ее вылечили. Она вернулась туда же, в Грозный. И с ужасом я узнал, что в конце 1999 года эту девочку убило федеральной авиабомбой.
Вот, с 14 до 19 лет..."



Да, судьба этой семьи, мамы и дочки, каким-то острым лезвием прошла через жизнь нашей семьи. Году в 1998-м, читая письмо от Галины Николаевны, мамы Дины, мы думали, как бы их вывезти из Чечни. Хотели предложить им наш дом в деревне Ивановской области, да с трудом представляли, как справятся они с дровяной печкой в халупе без удобств, как будут привыкать к холодным зимам, найдут ли работу... Нужно было ехать к ним, помогать им выбраться, искать какие-то варианты... Да слишком уж быстро грянула следующая война.
Как только осенью 1999-го начались бомбежки Грозного, я стала писать Гребцовым письма с тревогой о них, с просьбой отозваться, с готовностью в любое время их принять...
Ответа не было.
Я просила знакомых их разыскать, но улицу, которая значилась в адресе на конверте, никто не мог найти. Наташа Эстемирова сказала мне, что, возможно, этой улицы и нет уже в Грозном, ни к чему её поиски не привели.
Только в начале января 2003-го, когда Наташа привела меня в храм архангела Михаила, а точнее, на его руины, я узнала от старосты Антонины, что Дины уже нет. Галина Николаевна с Диной жили в домике у одной старушки совсем недалеко от храма. В дом попала ракета, и Дина вместе с бабушкой погибла под руинами. Галина Николаевна уходила в это время за дровами, это сберегло ей жизнь. Но жить в Грозном она уже не могла. Антонина помогла ей устроиться в дом престарелых где-то на Ставрополье, а вот адреса она и не знает.
И другие прихожанки грозненского храма - я в разные годы спрашивала - не знали, потеряли с ней связь.
Где Вы сейчас, Галина Николаевна?..

Станислав, к сожалению, не сфотографировал тогда маму и дочку - слишком был сосредоточен на том, чтобы их вывезти. Но помнит, как их снимали какие-то журналисты из Европы, когда он нес раненую Дину к машине.
Было бы хорошо, если бы вдруг эти фотографии где-то обнаружились.

Я храню письма Галины Николаевны.
Вот второе из них, в котором она описывает свою жизнь после выписки Дины из больницы.

Здравствуйте, Станислав и Елена!
Наконец мое письмо дошло.
Когда я приехала с Серноводска, я посылала 2 письма, видно, они не дошли.
Когда я уходила из больницы, не было врача, он был в Слепцовской больнице, и справки нам никто не дал без врача. Я делала туда запрос, и никакой справки никто не выслал. Серноводск тоже бомбили. Может, справки и не сохранились. Когда пошли к участковому хирургу, он сказал, что это невропатолог должен лечить, а этот на хирурга свалил, и мы ушли ни с чем.
Вы интересовались моей трудовой деятельностью. С 18 лет я пошла на швейную фабрику, мама моя была там мастером. Я сидела за утюжкой, проработала 23 года, ушла из-за головной боли. Дина у меня появилась на свет поздно, в 39 с половиной лет. Мама заболела тяжело, у нее был рак, скоро умерла. Последние годы, чтобы больше уделять внимания дитю, я работала техничкой. Правда, муж мне давал возможность не работать. Сейчас я на пенсии. Пенсия маленькая, выплачивают задолженность по 1 месяцу, и то задерживают. Военные действия мы, не считая Серноводска, почти все вынесли на месте.
Первые военные действия мы находились целый месяц у соседа на втором этаже. Когда российские войска вошли в город, мы пошли в подвал. Очень было трудно, вода у нас закончилась. Целый месяц не видели хлеба. А утром била ракета «град». Я с Диной выбежала из подвала, у нее отнялись ноги. Зову мужа на помощь, а когда обернулась, он лежит убитый. На помощь нам пришел парнишка с церкви, он помог Дину перенести в свой подвал. Здесь мы среди церковных старушек и находились, пока Вы нас не вывезли.
Когда мы приехали из Серноводска, нас здорово почистили. Не было ни газа, ни света. Готовила на костре. Потом сделали ремонт в конце ноября, дали газ, мы так были рады, но это счастье наше длилось недолго. 5 марта начались снова военные действия, а в марте сожгли наш дом. Мы перешли жить к моей подруге. Люди на наше горе хорошо отозвались, все нам помогали. Потом они уехали, а нам эту хатенку оставили. Мы здесь пережили опять войну с 6 августа. К нам чуть снаряд не залетел, помешал виноград. Очень было жутко. Недалеко от нас все время бил танк. Когда давали 48 часов, мы не знали. Люди все ночью поуходили. Мало кто остался. А теперь за счет этого люди многие живут в России, оказывается, бесплатно перевозили. Диночка часто плачет и завидует тем, кто уехал. После военных действий мы еще в чужой квартире прожили до декабря, а потом нас хозяин самозванец выжил. С ним кто только из-за нас не ругался, это бесполезно. Теперь живем у одной старухи в подвале разбитого дома. Правда, в нем и свет, и газ есть. Альбом у меня, где были семейные фотографии, сгорел. Хорошо хоть, догадалась, документы спасла. Свидетельство о смерти мужа есть, есть справка, что дом полностью разрушен.
Пишу данные паспортов:
Гребцова Дина Анатольевна, 8 ноября 1975, Грозный, русская…
Гребцова Галина Николаевна, 4 августа 1936 года, Грозный…
Есть ксерокопия на свидетельство о смерти мужа.
Ну вот пока все.
С большим уважением –
Галина и дочь Дина.

"Населенного пункта Хайбах в Чечено-Ингушской АССР нет"


23 февраля — день траура не только в Чечне и Ингушетии. Сегодня по всему миру вспоминают жертв депортации вайнахов — чеченцев и ингушей: геноцида, начавшегося в этот день в 1944 году по приказу Сталина. В современной «демократической» России этот день объявлен праздничным. Перед вами — один из эпизодов той трагедии. 23 февраля 1944 года в конюшне высокогорного аула Хайбах были заживо сожжены 705 человек. Этот текст был впервые напечатан 17 марта 2004 года в газете «Известия». Мы публикуем его, чтобы напомнить о том, что делали в этот день 68 лет назад в горах Чечни сталинские «защитники Отечества». Прочитайте его сегодня, прежде чем веселиться и поздравлять мужчин.

Из рапорта начальника конвойных войск НКВД генерала Бочкова: «Товарищу Берии Л.П. Докладываю, что... всего принято для конвоирования и отправлено 180 эшелонов — по 65 вагонов в каждом, с общим количеством переселяемых 493 269 человек... Отправка эшелонов в пункты назначения началась 23.2.44 г. и закончена 20 марта... Причинами смертности в пути являются: преклонный и ранний возраст переселяемых, вследствие чего отсутствовала необходимая сопротивляемость их организма изменившимся атмосферным и бытовым факторам».

В 1944 году в конюшне высокогорного аула Хайбах были заживо сожжены 705 человек. ( Collapse )

Пора и мне вспомнить, как я встретила 19 августа 1991 года.
В то время я ждала появления на свет своего первого ребенка. И очень была загружена разными делами: собирала информацию об оставшихся политзаключенных, брала интервью у вернувшихся, издавала бюллетень «Страничка узника», писала письма, посылала посылки, и за всеми этими заботами не успевала ходить в поликлинику, как это полагается беременной женщине. И мои домашние очень по этому поводу ворчали.
19 августа, в день Преображения, я встала рано утром, пошла в ближайшую церковь возле метро Новослободская и причастилась на праздничной литургии. Вернувшись домой, я согласилась с мамой, что пора поиметь совесть и сходить, наконец, к врачу, и отправилась в женскую консультацию, которая находилась между метро «Динамо» и «Аэропортовская». Села я на троллейбус на остановке, расположенной напротив памятника Маяковскому, еду по Тверской-Ямской (тогда улице Горького) в сторону «Динамо», а навстречу мне — танки. Думаю: что за праздник такой, вроде, нет ничего такого, чтобы парад на Красной площади репетировать. Пытаюсь вспомнить что-то, сообразить, вдруг вижу: лица у танкистов вовсе не праздничные, а какие-то хмурые, решительные. Ну, думаю, началось нечто.
Прихожу в женскую консультацию, а там радио включено, голос дикторши торжественно-тревожный обращение ГКЧП вещает. Работницы поликлиники между собой переговариваются: мол, что же это, теперь все как раньше будет, что ли? Однако видно, что они живут своей жизнью и им, на самом деле, не очень большая разница, ГКЧП — не ГКЧП... Я тоже решила, что переживать особо не надо, а надо думать о здоровье будущего ребенка и о том, чтобы поскорее издать очередной номер «Странички узника».
Миловидная врачиха сказала мне на УЗИ, что у меня будет мальчик, и я вышла из поликлиники в состоянии радостном и приподнятом.
Как добралась до дома, толком не помню, а вот какие суета и переполох дома творились, помню отлично. Муж кричал, что я не должна выходить из дома, да и вообще меня нужно куда-нибудь эвакуировать, потому что они могут устроить ночь длинных ножей. Пришедший к нам Руслан Кетенчиев, только освободившийся из Перми-35, метался и не знал, оставлять ли мне ценнейшие микро-листочки с информацией, вывезенной из лагеря, или везли к Подрабинеку, который их ждет. Третий человек, пришедший с Русланом (вот ведь — из головы выскочило, кто это был... то ли Чеверев, то ли еще кто-то... в общем, тоже кто-то из недавно освободившихся) говорил, что идти сейчас нужно к Белому дому.
Я сказала, что мне на все наплевать, я буду делать «Страничку узника», и стала убеждать Руслана оставить ценнейшие листочки мне и только мне, потому что Подрабинеку сейчас не до зэков. Руслан соглашался, что Подрабинеку сейчас не до зэков, но все-таки сомневался: он же ему обещал! Я сказала: ну какая разницу, там или здесь информация раньше появится, главное, чтобы как можно быстрее. Сейчас все — только о путче, а я буду все равно писать только о зэках!
Одним словом, убедила я Руслана оставить листочки мне. Но тут из телефонных звонков и сообщений по радио стало окончательно ясно, что нужно идти к Белому дому, и мужчины засобирались туда. Я в последнюю минуту спохватилась: ой, да я же с вами! Муж заорал: нет, ты останешься дома! Я вышла, однако, вместе с ними, но они буквально убежали от меня и вскочили в захлопывающиеся двери троллейбуса на Садовом кольце, а я осталась на остановке. Следующего троллейбуса не дождалась и вернулась домой — расшифровывать листочки Руслана.
(Очень, кстати, хорошо, что я не успела вскочить в тот троллейбус: он был набит битком и простоял в пробке в подземном тоннеле около часа).
Вот так началось для меня 19 августа 1991 года.
Помню, как потом шла пешком по кольцу до Белого дома (движения по кольцу вообще, что ли, уже не было, пустое было Садовое кольцо), как танки стояли на Арбате и люди передавали танкистам листовки, а те их брали. И митинг, огромный, радостный и приподнятый митинг на площади перед Белым домом. Когда стояли еще на улицах танки, сидел еще в Кремле ГКЧП, но люди не боялись и шли, шли к Белому дому, чтобы не упустить, не отдать самое ценное, что хотели у них забрать в этот момент — свободу.

Конечно, нужно еще кое-что вспомнить об этих днях, особенно о раннем утре 21 августа у Белого дома, но это уже в следующей записи.
Да, а ровно 3 месяца спустя, 19 ноября, у меня родилась... дочь. Врачиха на УЗИ тогда ошиблась (видно, о путче все-таки волновалась и была невнимательна).

Мое отношение к этому празднику - тема отдельная, но я хочу в этот день вспомнить моего деда Григория Санникова, который прошел войну полностью от Москвы до Берлина, много раз был в мгновении от смерти, но никогда не кичился подвигами, не держался героем, я не помню его в орденах (которых имел предостаточно), только планки иногда надевал по праздникам.
Я благодарна ему за то, что, находясь в сообществе людей, которые сводили на нет победу и работали над тем, чтобы мы вечно жили в состоянии ненависти и войны, чтобы у нас не было мира (я о советских писателях, дельцах советской пропаганды) - он не писал пафосных строк, в которых дышала бы ненависть. Хоть вокруг него над этим трудились многие. Но он не поддался этому поветрию.
В нашу эпоху вышли два его сборника, в 2000-м и в 2005-м, в них его стихи о войне уже не вошли, устарели. Было у него стихотворение "День победы", радостно-грустное, тоже все публикации - в прошлой эпохе.
Но одно стихотворение я хочу вспомнить. В 1942 году дед оказался в самой гуще танкового боя, которому предшествовала бомбежка. Не вообразить, что он в тот день пережил. Все же он был герой, раз, пережив такое, сумел закончить стихотворение об этом кошмаре картиной мира.
...Шли они, ни на что не похожие,
Шли они по-гадючьи, ползком.
Холодком подирал по коже,
Приближаясь, скрежещущий гром.
( Collapse )

В четверг я первый раз была на процессе по делу Тихонова и Хасас. Не сразу решалась туда пойти. И вот почему.( Collapse )

Продолжаю хронику по выдержкам из информационных выпусков СНО.

Чеченская Республика. В Грозном совершен теракт.
Вечером 30-го июня перед зданием театрально-концертного зала в Грозном смертник привел в действие взрывное устройство рядом с двумя патрульными милицейскими автомашинами марки «УАЗ». В результате взрыва, по различным данным, пострадали от семи до 11-ти человек. В числе раненных — две местные жительницы, случайно оказавшиеся на месте происшествия. Все остальные пострадавшие — сотрудники местных и российских силовых структур. Личность взорвавшегося террориста-смертника уже установлена. Им оказался 22-летний житель Ленинского района г. Грозного Адам Хамидов.
Республика Ингушетия. В г. Малгобек было совершено нападение на милиционеров.
По информации, полученной от местных жителей, 27-го июня в г. Малгобек неизвестные лица обстреляли из автоматического оружия и подствольных гранатометов бронированный автомобиль марки «Урал» с сотрудниками силовых структур. Жертв и пострадавших среди «силовиков» не было. Стрелявшим удалось скрыться. Их поиски, предпринятые сотрудниками правоохранительных органов, не дали результатов.
В Назрани взорван автомобиль сотрудника милиции. ( Collapse )

Я шла минувшим днем к Новопушкинскому скверу от Никитских ворот, надеясь успеть на четверговый антивоенный пикет. Зайдя в сквер со стороны фонтанов и направившись к обычному месту пикетирования, я неожиданно наткнулась на сплошное ограждение, охраняемое сотрудниками милиции и ОМОНа.



( Collapse )